Похожие записи
Предисловье к статье Эдуарда Карпентера «Современная наука» — Лев Толстой
«…И как это всегда бывает, чем ниже спускается деятельность человеческая, чем больше она отдаляется от того, чем она должна быть, тем больше растет се самоуверенность. Это самое случилось и с наукой нашего времени. Истинная наука никогда не бывала оценяема современниками, но, напротив, большею частью была гонима. Оно и не могло быть иначе. Истинная наука указывает…
Рисунок пером — Сигизмунд Кржижановский
«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое…
Ромео и Джульетта — Уильям Шекспир
Классическая трагедия начала эпохи романтизма, в котором центром всех событий оказывается, конечно же, любовь. Самая известная из трагедий Шекспира, хотя бы строчку из которой слышали все: «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте!» Ромео и Джульетта
Рассказы, юморески. Том 1 — Антон Чехов
В первый том полного собрания сочинений великого русского писателя Антона Павловича Чехова вошли его ранние юмористические рассказы и юморески, печатавшиеся под псевдонимом Антоша Чехонте. Содержание В вагоне Встреча весны (рассуждение) Грешник из Толедо Дополнительные вопросы к личным картам статистической переписи, предлагаемые Антошей Чехонте Жены артистов Жизнь в вопросах и восклицаниях За двумя зайцами погонишься, ни…
Шинель — Николай Гоголь
Повесть Н.В. Гоголя «Шинель» открывает неисчерпаемую тему «маленького человека» в русской литературе. Мелкий чиновник Акакий Акакиевич безответно сносит лишения и насмешки окружающих. Нелепый, бесправный, смешной человек мечтает о «чуде» – новой шинели! Именно она занимает все его мысли и становится смыслом жизни. Шинель
Собиратель щелей — Сигизмунд Кржижановский
«Сказка лежала, блестя непросохшими буквами, на письменном столе, рядом с чернильницей. Когда я, тронув кой-где пером, стал сворачивать рукопись, мне показалось, будто самые буквы ее норовят вон из строк: скорее в зрачки. Но час был полуденный. Чтение же назначено к девяти. Солнце не любит фантазмов, а вот лампы, те иной раз и не прочь, внимательно…